Автор проекта Аслан Шаззо

Вместо вступления

Произведения адыгского фольклора всегда несли в себе мощный мировоззренческий, философский, нравственный заряд, необходимый для своего времени. Они как столпы подпирали гуманитарную надстройку общества - Адыгагъэ, были пропитаны этой идеологией, служили законодательными актами института Адыгэ Хабзэ. Без них, без их осмысления, трактовок, без их понимания и принятия народ не мог осуществлять самых простых действий, не говоря уже о полуторавековом противостоянии многократно превосходящему противнику.
Хранил и преумножал произведения устного народного творчества адыгов институт «джэгуакIо». Это были труппы профессионалов, каждую из которых, как правило, возглавлял свой сочинитель (музыки и текстов) и которые кочевали из одной земли в другую, из гостиной в гостиную. Именно гостиные с приездом очередной труппы «джэгуакIо» превращались не только в место отдыха селян, что было естественно, но и в своеобразные университеты, где легенды, притчи – даже те, что имеют тысячелетнюю историю, при детальном анализе получали современную трактовку.
Сочинитель обладал практически неограниченными правами в выборе темы, оценки тех или иных событий, роли людей, участвовавших в них. И никто не был в праве не только на его преследования, но и на обвинение в необъективности. С другой стороны, на сочинителя накладывались и жесткие обязанности. Так, например, профессионалы, входящие в труппы, не имели права ношения оружия. И если сочинитель хотел написать о бое, то ему следовало участвовать в нем, причем опять же без оружия. Единственной его защитой становился серый конь, по которому воюющие могли отличить «джэгуакIо» от воинов.
Вольного обращения «джэгуакIо» с чужими, тем более древними текстами не допускалось. Сохранность произведений фольклора в первозданном виде обеспечивалась периодическими съездами трупп, на которых производились сверки общеизвестных текстов. На этих же съездах естественным образом проходило как бы включение в классику и новых произведений. И процесс этот никто не регламентировал, специально не организовывал, просто другие «джэгуакIо» перенимали у автора понравившиеся им произведение.
Особый статус среди творческих людей имели девушки-сочинительницы. В культуре адыгов, особенно рыцарского периода, прослеживается не только почитание девушки-сочинительницы, но и просто девушки на выданье. Если по обычаю при появлении в помещении младшего мог никто не вставать, то навстречу девушке обязаны были встать все. Сочинительницы слагали песни, как правило, об участии в боях молодых витязей, часто первых. Поэтому над многими из них девушки-современницы нередко надсмехались. И эту насмешку молодые витязи обязаны были смыть кровью в следующем бою.
Теперь, зная все это, попробуем проанализировать одно из произведений адыгского фольклора. Данное сказание причисляется литературоведами к так называемой устной литературе, т. е., безусловно, является классикой адыгского фольклора.

Татлюстенко

Татлюстенко - молодой человек, жил без семьи, родители у него умерли, и оставался лишь младший брат. Старший из братьев по вечерам время от времени ходил перекинуться шутками к девушке Химсад, единственной сестре пятерых братьев. Наблюдая за этим, ее братья решили:
- Сюда приходит Татлюстенко, и сестра пойдет за него замуж. Но мы ее не отдадим ему, а выдадим за князя, который интересуется ею. Мы получим от него хорошее вознаграждение. Химсад узнала о замысле братьев, и он ей не понравился. Поэтому она позвала одного из игравших на улице мальчиков и сказала ему:
- Малыш, предай Татлюстенко, чтобы он пришел ко мне.
- Конечно, передам, - ответил мальчик и побежал выполнять поручение. Когда он вбегал во двор Татлюстенко, было время вечернего намаза, и парень убирал в конюшне.
- Химсад просила тебе передать, - сказал мальчик, - не посчитай за труд, загляни ко мне сегодня вечером.
- Возвращайся, малыш, я буду у нее, - сказал парень и отпустил мальчика.

Сам же решил отправиться к девушке чуть позже, когда в домах зажгутся лампы. А пока продолжил уборку. Когда настало намеченное время, Татлюстенко вошел в комнату Химсад. Как это было и прежде, они много шутили, и поскольку она все молчала о том, зачем звала, он спросил:

- Химсад, я должен был отлучиться сегодня вечером по делу. Но прибежал мальчик и сказал: Тебя зовет Химсад. И вот я здесь. Скажи, зачем звала, и я пойду.
- Ты приходишь ко мне по вечерам, - ответила девушка, - и мы предаемся шуткам. И я не знаю, объединяет ли нас с тобой что-либо более серьезное, чем эти шутки. Если есть что-то иное, ты скажи об этом, мне необходимо знать этот сейчас.
Парень ответил:
- Химсад, на свете много и таких, как ты, и такихх, кто был бы лучше тебя. Если я, пройдя мимо них, предпочитаю шутить с тобой, то, очевидно, в этом есть что-то серьезное. Ведь меня никто не неволит.

- Если так, - заключила девушка, - в пятницу за мной приезжает князь, а ты забери меня в четверг. И закончим на этом.

Парень вернулся домой, и все пошло своим чередом. В четверг вечером он предупредил младшего брата, чтобы тот никуда не уходил, а сам отправился к девушке. Вошел к ней, когда в домах зажигали свет.

- Проходи, - вскочила девушка и замерла, - садись.
- Нет, - возразил Татлюстенко, - я пришел за тем, чтобы выполнить наш уговор.

Услышав это, девушка подхватила свой узелок с одеждой, и они вышли из дому никем не замеченными. Парень привел ее к себе. Кайткоко (видимо, второе имя младшего брата) не отлучался из дому. Братья, должно быть, осерчают и явятся сюда, - подумал парень (Татлюстенко) и сел ждать, не снимая оружия.

Четверо братьев в тот же вечер поняли, что сестры уже в доме нет, но самый старший из них был где-то в ауле.

- Она ушла с Татлюстенко. Если она согласится с нами, то мы вернем ее, а нет - убьем обоих, - решили братья и вооружились. Когда вернулся старший и увидел их, он спросил:
- Не знаю причину, но вы, видимо, чем-то сильно огорчены. Нет драки, нет войны - так для чего вы так снарядились?
- Татлюстенко ушел с нашей сестрой. Если она вернется с нами - приведем, а нет - убьем обоих, - ответили те.
- Братья, неужели вы надеетесь, что будете стрелять пулями (щэ в адыгейском языке и пуля, и молоко), а Татлютенко в ответ сметаной (щатэ – производное от щэ – молоко)? - спросил старший. Если с той стороны может быть лишь один убитый, то с нашей - все пять. Не смотрите на то, что у него достаток скромен - мужества ему не занимать. Поэтому оставьте оружие, пусть будет все, как есть. Если она ушла с ним по своей воле, это скоро выяснится. Ведь кто-то знает, как это было - узнаем и мы.

Младшие братья сняли с себя оружие.

В тот же вечер Татлюстенко позвал своего младшего брата Абгана и сказал:

- Оседлай коня и овса приготовь, мне нужно отправляться в путь. Об одном прошу: если у нас будет гость, встреть его, как подобает, ни в чем ему не отказывай - ни в большом, ни в малом. Если у нас нет - проси у соседей, найди и дай. Меня не будет ровно год. В такой же день следующего года я вернусь.

И парень уехал. Как он и предупредил, его не было ровно год. В такой же день он снова вошел в свой дом. Вечером собрались родственники, но скоро один из них сказал:

- Друзья, хозяин с дороги. Должно быть, он устал. Не пора ли дать ему отдохнуть?

Компания разошлась, а муж и жена, как в прежние времена, принялись перешучиваться. И он неожиданно уснул, как был - одетым, прислонившись к свернутой постели. «Нет, не смогу я его разбудить, так сильно уставшего», - думала Химсад, стоя над мужем. «Вот если бы ему расстегнуть на груди черкеску, он задышал бы свободнее. Но ведь он может проснуться».

Прошла ночь, и наступил предрассветный час. Вдруг она услышала шум, по которому определила, что в ауле идет бой. Когда звуки приблизились, Татлюстенко вздрогнул.

- Какая досада, Химсад! Не слишком ли бережно ты оберегала мой сон? В ауле что-то происходит, а я не знаю - что? - сказал он, - выведи коня, пока я приведу в порядок свое снаряжение.

И он вскочил на коня. На аул напало русское войско, которое пыталось разорить его. Но оно было развернуто по краю аула и в тот час, когда рассвет занимается в полную силу, обращено в бегство. Татлюстенко был в группе всадников, преследовавших войско, когда его смертельно ранили. Его быстро доставили в один из крайних домов, но жизнь уже едва держалась в нем. Старики сидели у его изголовья, когда парень скончался.

- Как же быть, как его хоронить? Домой его везти нельзя, оставаться здесь тоже нельзя. Что делать? - спрашивали друг друга те, кто сидел у его изголовья. И тогда один из стариков, который был постарше остальных, сказал так:

- Почтенные! Ничего зазорного не будет, если мы посоветуемся с кем-то из женщин. Я знаю одну такую старую и очень уважаемую женщину, к которой можно было бы обратиться.

За ней послали, и она пришла. Когда она вошла, старики, приветствуя, встали:

- Садись, мать, - предложили ей, и она ответила:

- Нет, дети мои, я не буду садиться и уйду сейчас же, как выслушаю вас.

- Мать, мы тебя позвали, чтобы получить совет. Вот пред нами лежит Татлюстенко – и отсюда его нельзя хоронить, и нести домой тоже нельзя. Как быть, что с ним делать? - спросили старики.

- Дети мои, у меня не наберется столько ума, сколько у вас остается и во сне. А поступить вам следовало бы так: найти не очень старую женщину, велеть ей одеться во все черное. И пусть она отправляется в таком виде прямо в гостиную Татлюстенко.

Нашли женщину не очень старую, велели одеться во все черное и направили в гостиную Татлюстенко.

Химсад сидела на разостланной циновке, а с ее боков стояли две корзины. Она ничего не знала о произошедшем, когда женщина предстала перед ней. Увидев женщину, Химсад встала и замерла. А женщина, дойдя до середины комнаты, вдруг развернулась, собираясь уходить. Химсад схватила ее и остановила:

- Именем Аллаха заклинаю, постой! - попросила она. Задержав ее так, она подмела пол, подняла корзины и сказала:

- Мать, теперь мне в гостиной оставаться незачем. Проводи меня на кухню. Женщина отвела ее на кухню, а сама поспешила обратно в дом, откуда явилась с поручением. Она рассказала все, как было.

- Если так, то покойника здесь больше держать нельзя - отвезем его к нему в гостиную, - сказали старики.

Здесь подготовили все к погребению, затем похоронили. Химсад в доме Татлюстенко прожила один год, когда к ней явился человек от отца, который передал его слова:

- Что она и теперь делает там – в пустом доме Татлюстенко, пусть возвращается. Но она отказалась идти. Отец снова прислал человека, затем еще и еще. Делать ничего не оставалось, пришлось вернуться.

После ее возвращения домой дал о себе знать князь, который сватался к ней в девичестве. Сказал, что готов взять ее замуж, и братья согласились. Об этом узнала Химсад и позвала к себе младшего брата.

- Брат мой младший, - обратилась она, - разве вы не знаете, что ваше слово в этом деле не может быть последним? Так почему бы не сказать князю, чтобы он шел прямо ко мне? А я отвечу ему, как это и положено.

Старшие братья сообщили князю: «Надо ехать, по-другому не получится».

В один из пятничных дней князь приехал. Он вошел, сел, сложив ногу на ногу, начал с шуток, затем, когда перешел к серьезному, Химсад сказала ему:

- Теперь, конечно, все по-другому, поэтому я выйду за тебя замуж, если ты примешь мое условие.

- Какое условие? - спросил князь.

- Я пойду за тебя, но уговор такой: в течение последующего года ни ты не войдешь в мою комнату, ни я в твою, - ответила она.

Князь возмутился:

- Аллах милосердный, на что это будет похоже?

Химсад возразила:

- Если тебе кажется невыполнимым мое условие, то ведь в этой стране много таких, кто был бы лучше меня. Да ты и достоин лучшей. Тогда между нами не может быть никакого дела.

Химсад была небезразлична князю, поэтому он пошел на уговор.

Прошло шесть-семь месяцев с тех пор, как она появилась в его доме, когда случился неурожай в тех местах, откуда Химсад была родом. Пятеро ее односельчан отправились туда, где, как они слышали, можно было раздобыть зерна.

Путь лежал через аул князя, где путники и остановились на ночлег. Они не пошли ни к кому - не было здесь знакомых ни у кого из них, дали корм лошадям и разожгли костер прямо на улице. Парни проголодались, и один из них запел песню-плач, а другой подхватил. Плетень, у которого они расположись, оказался княжеским, а князь в то время был во дворе и все слышал. Химсад, несмотря на темноту, тоже оказалась во дворе. Когда зазвучала песня, она попросила девушек, сопровождавших ее:

- Какая красивая песня, давайте послушаем ее.

Когда песня закончилась, Химсад покачнулась, и девушки всплеснули руками: «О, Аллах!» Увидев это, князь спросил девушек:

- Что случилось?

- Ничего не случилось, но ей плохо, поэтому мы заводим ее в дом, - ответили те.

Князь развернулся, накинул на себя полушубок и вышел к парням, исполнявшим песню-плач.

- Добрый вечер, братья,- сказал он.

- Спасибо, садись, - пригласили парни.

- Нет, я не буду садиться. Но скажите, откуда вы путь держите, из какого аула? - спросил он. Они назвали. Поинтересовался князь и тем, куда они отправились. В таком-то ауле, мы слышали, можно купить продовольствие. У нас случился неурожай, - ответили парни.

- Если так, - сказал князь, - пусть двое пойдут со мной, - и дал им яловую откормленную овцу, проса и котел для приготовления пищи. - Готовьте и ешьте на здоровье. А утром я найду котел здесь.

На рассвете он забрал у путников котел и принадлежности к нему.

- Бог да покровительствует твоему дому, наградит здоровьем, - поблагодарили его парни.

- Теперь отправитесь дальше? - спросил князь.

- Да мы уже собрались, - ответили ему.

- Коль так, то когда проедете аул и встретите курган, остановитесь у него. Если там буду раньше я – подожду, - велел князь.

- Приехали?

- Да.

- Хорошо. Пройдемте дальше, - сказал князь и подвел путников к пяти амбарам, которые стояли в поле. Он велел наполнить зерном все мешки, которые они прихватили с собой и погрузить их на свои подводы.

- Спасибо, дай Бог тебе блага и скажи: сколько все это стоит, чтобы мы расплатились и могли возвращаться? - спросили парни.

- Ничего не стоит. Везите домой, - ответил князь.

- Нет так нельзя: это не один мешок, не одна подвода, а целых пять. Скажи все-таки цену, - настаивали они, но тот не хотел слышать возражений.

- Везите домой, - повторил он и проводил подводы за околицу.

Напоследок он сказал:

- Об одном попрошу я вас, парни. Больше никогда не пойте плач о Татлюстенко в нашей округе.

- Больше никогда не будем, - ответили с радостью они и тронулись в обратный путь.

Князь вернулся домой, и когда к нему зашла одна из девушек, он сказал:

- Скажи ей (Химсад), если она не возражает, завтра в обед я зайду к ней.

Химсад дала согласие, поэтому на следующий день князь зашел к ней:

- Химсад, я зашел к тебе не потому, что настал назначенный срок, но потому, что ты худа, бледна, и ты мне сейчас скажешь причину этого.

- Я нисколько не больна, и семья, в которую я вошла - дай Бог каждому: живу как в раю. Просто я худа и все… Но есть у меня одна тяжесть на сердце, о которой я теперь хочу тебе рассказать. Ты знаешь, что я была в гостиной Татлюстенко и ушла оттуда, ничем не отягчив подола своего платья. Всего два часа я сидела напротив мужа, и он сказал мне: «Вечером уже может и не быть того, что мы имеем днем. Если так случится, и я уйду первым, сделай поминки на моей могиле, чтобы люди могли помолиться за меня. Если ты уйдешь первой, то и я обещаю собрать людей для тебя», - сказала Химсад, - и эта сердечная тяжесть гложет меня.

- Я помогу тебе выполнить твое обещание, - сказал князь и вышел. Мало ли, много ли - он снарядил обоз продовольствия, рассчитанный на всех жителей аула, сам не поехал, но отправил ее с провожатыми.

Химсад, не заезжая домой, остановилась у кладбища и кликнула людей. Когда они узнали, в чем дело, вышли повара, быстро сварили мясо, пригласили людей. Поставили столы и стулья, хорошо поели, помолились об умершем. Затем к людям вышла Химсад и сказала:

- Баракет босын! Теперь мне пора собираться. Пусть мои провожатые запрягают повозки, а я еще раз схожу на могилу, - и она удалилась с двумя женщинами. Она сидела, причитала и плакала, когда к ней подошел отец.

- Что, нерадивая, кроме тебя в этой стране уже и нет такой, кто потерял бы своего доброго мужа? Вставай, тебя ждут провожатые, - сказал он.

- Откуда тебе знать, отец - душа моя здесь погребена, - ответила Химсад.

Отец, больше не говоря ни слова, вернулся к мужчинам. Когда он рассказал им обо всем, старики решили:

- Так не годится, нужно увести Химсад оттуда, - и направились к ней.

Увидев их приближение, она выхватила ножницы и покончила с собой.

Провожатые встревожились: «Как нам быть, как поступить - приехала живой, как везти ее обратно мертвой?» - говорили они. Но выступил один старик от односельчан Химсад и сказал так:

- Куда ее отсюда везти? Здесь покоятся ее родственники, дед, бабушка. Отправляйтесь и сообщите князю: захочет приехать - милости просим, нет - мы сами похороним.

Князь приехал на похороны и участвовал в них. Ее положили рядом с Татлюстенко. Два дерева выросли - по одному на могилах. Никто не знает, посажены они были кем-то или сами выросли, но, говорят, на уровне, куда достает вытянутая вверх рука, стволы деревьев сошлись и слились воедино.

(Текст сказания Татлюстенко взят из книги «Адыгэ тхыдэжъхэр», подготовленной Ш. Хутом и выпущенной в Майкопе в 1993 г. Перевод А.Ш.)

30-е годы XIX столетия

Сказание «Татлюстенко» - очевидно, произведение, созданное в XIX веке. На этот период указывают многие признаки, содержащиеся в нем, главным из которых является социальный строй общества описываемого времени.
Обратим внимание, герой сказания – Татлюстенко – среднего достатка селянин, который тем не менее ни от кого не зависит, ни в юридическом, ни в материальном плане. Он, например, неожиданно уезжает в неизвестном направлении сроком на один год. И один этот поступок показывает его полную свободу от обязательств перед властью, в данном случае феодальной.
Подобную самостоятельность низших слоев граждан Черкесии можно объяснить тем, что в конце 70-х годов XVIII столетия в четырех адыгских землях - Шапсугии, Убыхии, Абадзехии и Натухае - произошло «изгнание князей и дворян», т.е. победила эгалитарная (народная) революция. Власть в свои руки взял народ. Попытка реванша в Бзиюкской битве, предпринятая почти через 20 лет знатью Черкесии, подстрекаемой и поддерживаемой войсками царской России, потерпела неудачу. Это впоследствии и вынудило аристократов других черкесских земель дать аналогичные свободы своим народам, чтобы остановить уход подданных в стан освободившихся.
События, которые описываются в сказании «Татлюстенко», происходят, очевидно, в одной из княжеских земель. На это указывает не только присутствие в повествовании образа князя, но и вполне лояльное отношение к его персоне самого повествователя, чего никак нельзя было бы ждать от «мятежников». Традиции демократизма и нетерпимости к сословному делению крепки даже и доныне, скажем, среди шапсугов, как здешних - прикубанских и причерноморских, так и зарубежных в местах их компактного проживания на Ближнем Востоке.

По времени описываемые в сказании события отдалены поколениями не только от Черкесской революции, но и от Бзиюкской битвы. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что князь, успев забыть о своем «небесном» происхождении, ищет союза с девушкой из простого сословия. И окружающими такой его выбор не воспринимается как случай из ряда вон выходящий. Более того, князь, несмотря на то, что он родовит, богат, имеет послушную челядь, не решается перехватить инициативу у своего соперника даже в сватовстве, где умыкнуть невесту, казалось бы, дело обычное.

И еще одна деталь датирует время описываемых событий - это нападение русского отряда на аул, где живут герои, а также успешное отражение этого нападения силами, подчеркнем, одного аула.

Суммируя все сказанное, можно сделать вывод: события, описываемые в сказании «Татлюстенко», относятся к тому времени, когда любой гражданин Черкесии был более свободен, чем его прежний господин, когда кольцо блокады царских войск вокруг Черкесии не было еще сомкнуто, когда князья и дворяне, благодаря этой блокаде, пока не успели вернуть свои утерянные привилегии. То есть - это 30-е годы XIX столетия - время расцвета черкесской демократии, хорошо описанное европейскими этнографами. Эталон блюстителя Адыгэ Хабзэ

Само название сказания – «Татлюстенко» должно указывать на то, что автор видит главным героем своего произведения именно этот персонаж. Между тем Татлюстенко, как действующее лицо, фигурирует в сказании только в его начале. О нем говорится, что он живет без родителей, видим мы его в сцене с мальчиком, в девичьей Химсад при умыкании невесты, в ожидании мести со стороны братьев девушки, во время отъезда, возвращения через год, в сцене с женой в своей кунацкой, в закадровом бое и гибели. Все эти описания в общем объеме повествования занимают лишь небольшую часть. Другая, наиболее значимая часть событий происходит под знаком Химсад.

То есть, с точки зрения нынешнего понимания литературы классическим главным героем должна была стать Химсад, которая активно действует в разворачивающихся событиях с самого начала и до самого конца, оказывая наиболее сильное воздействие на аудиторию своей гибелью. И вообще для современного литературоведения «Татлюстенко» - это история о трагической любви в ее, казалось бы, чистом виде.

Вместе с тем, нельзя не обратить внимание на то, что в нем нет, скажем, враждующих сторон, из-за которых, собственно, эта любовь и гибнет. Нет, кажется, и предмета для конфликта, и там, где он мог возникнуть, как, например, в сцене, когда братья Химсад намереваются отомстить обидчику - все разрешается миром. Нет даже упоминания о любви - ни это слово, ни его однокоренные слова не употребляются на протяжении всего повествования.

Случайно ли это, случайно ли отсутствие в сказании явных враждующих сторон?

Чтобы понять смысл происходящего, прежде всего, думается, необходимо разобраться в главном - в чем неизбежность ситуации и отчего произошла трагедия с Химсад? Но чтобы ответить на эти вопросы, нужно все опять начать сначала.

Адыгские произведения устного народного творчества, созданные в XIX столетии, довольно сильно отличаются от предыдущих, что вполне естественно, если учитывать социальные изменения в обществе, которые произошли накануне. Своеобразие ситуации в Черкесии, ее народовластия заключалась в том, что прежняя элита как в освобожденных от нее землях, так и в княжеских передавала полномочия своей смене относительно мирно. Консолидирующим фактором здесь, видимо, выступала внешняя сила, т.е. сама Русско-Кавказская война. Как бы то ни было люди типа Татлюстенко, проявив преемственность, взяли у былой феодальной верхушки их рыцарский кодекс Оркъ Хабзэ, переработали его, обогатили и создали качественно новый его вариант - Адыгэ Хабзэ, который оказался пригодным для всего консолидированного общества.

Именно поэтому автор произведения мог рассматривать в роли главного героя исключительно лишь Татлюстенко, на которого и ориентированы в своих поступках все задействованные персонажи.

В связи с социальными изменениями в жизни не мог не появиться и новый вид конфликта в произведениях устного народного творчества. Он вытеснил, точнее, видоизменив, вобрал в себя практически все известные ранее виды конфликтов, кроме, пожалую, конфликта, возникающего в борьбе с внешним врагом. Не стало конфликта сословного, между отцами и детьми, между мужчиной и женщиной и т.д. Их заменил конфликт иного уровня, может быть, более бескомпромиссный, чем все предыдущие вместе взятые. Условно его можно назвать так: конфликт внутреннего соответствия героя критериям Адыгагъэ, установкам Адыгэ Хабзэ.

Разумеется, и продажа, и похищение девушки, пусть даже с ее согласия, были неприемлемы для норм новой морали свободного человека. Это могло быть пережитком старой школы рыцарства Оркъ Хабзэ, когда знатный юноша в соответствии со степенью своей родовитости и доблести, а также с учетом привлекательности девушки пригонял, скажем, табун лошадей той или иной численности в качестве вознаграждения за свою невесту. А если не добивался желаемого этим, то лихо умыкал избранную.

Татлюстенко столкнулся с ситуацией, когда был вынужден преступить закон, образцом выполнения которого до этого выступал. Сделал он это во имя того, чтобы не случилась еще большая несправедливость – скажем, продажа Химсад князю.

Однако данное обстоятельство отнюдь не снимает ответственности за содеянное и даже не смягчает вины. Ведь на самом деле Химсад имела возможность отказать братьям в их желании выдать ее замуж за князя. Ей достаточно было заявить свое несогласие. «Разве вы не знаете, что ваше слово в этом деле не может быть последним», - сказала она младшему брату, который говорил с ней от имени всех братьев, всей семьи. Но правом этим она воспользовалась лишь во второй раз с тем, чтобы лично дать согласие князю (но могла и отказать) и продиктовать при этом свои условия.

Не уменьшает ответственности и то, что умыкание произошло по настоянию девушки. Этот факт делает молодых людей в глазах народного правосудия сообщниками. Поэтому Татлюстенко, говоря современным языком юриспруденции, сам избирает меру наказания для обоих - разлуку сроком на один год.

Любопытная деталь: он велит вывести коня не девушке, которая, попав в его гостиную, формально становится женой, а младшему брату. Таким образом Татлюстенко, видимо, дает знать Химсад, что оставляет за ней право не принимать, если она того не хочет, избранного им наказания, например, вернувшись в тот же вечер в отчий дом.

И еще несколько слов следует сказать для завершения образа блюстителя Адыгэ Хабзэ - Татлюстенко. Адыги, вероятно, всегда знали, что главной опасностью для их системы ценностей, образа жизни является, прежде всего, царизм, императорская безграничная власть. Именно этим объясняется их яростное сопротивление в войне. Но и царизм тоже не менее четко представлял себе, какую взрывную опасность представляет для него новая мораль адыгов. Поэтому он в лице того же Николая I и уничтожал дотла «французскую заразу» на Кавказе. На других территориях, например, в мусульманском Закавказье, в Средней Азии он вел себя совсем иначе.
Что не могла принять Химсад в князе

Практически 100 процентов современных девушек предпочли бы, несомненно, князя. И осуждать их за это не приходится. Богат, знатен, молод, умен, красив. Наверное, к тому же, доблестен и честен. О первых двух его достоинствах прямо говорится в сказании, об остальных – не упоминается, но если бы дело обстояло иначе, это непременно нашло бы отражение в тексте. Поэтому сделанный здесь акцент внимания на том, кого предпочли бы современные девушки – это лишь оценка состояния нынешнего общества, а не иначе. Демократизм, тем более, Адыгагъэ, Адыгэ Хабзэ, по которым судила об избраннике Химсад, ныне просто не востребованы.

Ну и что, что князь «вошел, сел, сложив ногу на ногу» (у адыгов были низкие стулья, сидя на которых трудно принять такое положение, если оно все-таки принималось, то выглядело вызывающе)? Аристократы всегда любили подчеркнуть свое превосходство над людьми из простого сословия. Может быть, эта поза у нашего героя – что-то наносное, чисто внешнее. Ведь дальнейший разговор между молодыми людьми поставил все на свои места.

Поэтому Химсад и не отказывает князю, хочет проверить: может быть, ошиблась все-таки в нем. И вероятность такой ошибки как бы даже подтверждается в эпизоде встречи князя с односельчанами девушки, которые поют песню-плач о Татлюстенко. Князь, как мы видим, великодушен и щедр с путниками, он внимателен и участлив к ней. Правда, и тут действует он с какими-то едва заметными помарками. Например, дав путникам яловую откормленную овцу, проса и котел для приготовления пищи, он не смог не подчеркнуть: «А утром я найду котел здесь».

Не этого ждет от своего избранного девушка. И главное ведь – в испытании: для нее важно, чтобы князь оказался верен данному слову. А он не понимает даже смысла данного девушке обещания. И лишь увидев это, Химсад решается на окончательный выбор: едет на могилу к единственному мужчине, встретившемуся на ее пути, прощается с ним, а заодно и с собственной жизнью.

Химсад - новый нартский характер

Если бы эта история рассказывала просто о любви, то Химсад должна была бы покончить с собой сразу после гибели Татлюстенко. Но этого не произошло, а значит, в нашей истории есть нечто, что более важно. Любовь – да, конечно, но что еще?

Многие ученые – этнографы Европы, отмечая общую строгость нрава черкешенок XVIII – XIX столетий, обращали внимание на то, что они значительно более свободны, чем большинство их современниц. Поэтому не удивительно, что подобное мы можем наблюдать и в образе Химсад. Да, но откуда берется эта свобода? Думается, в разгадке этого может сослужить свою службу все тот же фольклор, знание его женских образов. Ведь он, фольклор, был адресован не только мужской половине адыгского сообщества. И не столько.

Первый женский образ нартского эпоса – Сэтэнай-Гуащэ. Она выступает и матерью Саусоруко, самого доблестного рыцаря своей эпохи, и – практически во всех текстах – главой всех нартов. Эта женщина жестка, а порой и деспотична так, что мужчины-герои, не смея ей перечить, предпочитают слать проклятия на ее голову за ее спиной. Другими словами, данный образ - типично матриархальный, и эта его черта особенно ясно проступает в ее партнерских отношениях с мужчиной.

Как мы помним, она увидела на берегу Кубани нартского пастуха, который понравился ей. Без тени робости или смущения, она подала ему знак внимания. Ответная реакция не заставила себя ждать: пастух пустил «стрелу вожделения» на противоположный берег, которая вошла в камень, лежавший у ног Сэтэнэй-Гуащэ. Женщина подхватила камень, завернула в подол и забрала с собой. А через девять месяцев отнесла его - выросший и пылающий, кузнецу Тлепшу, который извлек изнутри младенца - Саусоруко.

Во всей этой истории нас интересует не блестящий поэтический рассказ о непорочном зачатии главного героя нартского эпоса, а более прозаическая вещь: на месте нартского пастуха мог оказаться любой другой мужчина. То есть, выбор определяла женщина, поскольку она являлась главным персонажем эпохи. Не случайна и такая деталь: в разных списках этого сказания мы встречаем иные имена нартского пастуха.

Следующий сюжет, который необходимо рассмотреть, связан с Акондэ-Дахэ, непревзойденной нартской красавицей. В нем также фигурирует образ Сэтэнай-Гуащэ, но теперь матери или наставницы девушки. Сюжет можно начать с того, что Акондэ-Дахэ видит приближающегося доблестного Шэбатнуко, и, указывая на него, обращается к Сэтэнай-Гуащэ, чтобы та пригласила путника в гости. Главный аргумент при этом - он способен дать достойное продолжение нартского рода.

Однако, выслушав вышедших к нему навстречу женщин, нарт выбивает рог с хмельным напитком из рук Аконэ-Дахэ кнутом и отвечает, что ему некогда заниматься подобными шалостями - его ждут ратные дела. Но на обратном пути, совершив свой подвиг, герой останавливается в доме женщин. А в знак того, что в доме мужчина, он вешает свой меч у входа.

Данный эпизод, думается, ярко иллюстрирует переходный период от матриархата к патриархату в нартском сообществе.

Третий сюжет показывает, как должно происходить становление мужчины среди нартов. Примером здесь может послужить эпизод с Чэчанако Чэчан. Этот герой мальчиком, играл со своими сверстниками на улице. В азарте он причинил боль одному из партнеров, и тот в обиде бросил ему в лицо следующее: если ты так силен, то почему до сих пор не разыскал своего отца? Юноша, думавший, что его отец погиб, выпытывает у матери правду. Мать, уступает сыну и, как бы передавая ему отныне право старшинства, снаряжает юного витязя конем и доспехами мужа.

Данный эпизод замечателен именно с точки зрения этой демонстрации: мать, так считали нарты, не должна ждать того, что ее сын, проведя ночь, например, с уличной девкой, будет назван ею мужчиной. Она сама это обязана сделать и судить ей при этом нужно по способности сына к геройским поступкам, а не по иным качествам.

Последний сюжет – о верной жене – Адыиф. Этот образ говорит о прочном установлении патриархальных отношений в среде нартов. Эта женщина неизменно встречала мужа, как поздно он ни возвращался бы домой, и освещала ему дорогу своим рукавом. И муж неизменно с легкостью преодолевал узкий мост над обрывом – последнюю преграду на пути домой. И лишь однажды, обидевшись на бахвальства мужа, Адыиф не сделала этого. Герой погиб в ту же ночь, сорвавшись с кручи.

В анализе данного эпизода важно подчеркнуть то, что и с установлением верховенства мужчины в семье, в обществе, женщина оставляет за собой свои позиции. И в этом не последнюю роль играет тот факт, что в нартском эпосе продолжают сосуществовать матриархальные и патриархальные типы женских характеров. При том значении, которое имел эпос для повседневности, это и стало своеобразным гарантом женских свобод с любой сменой исторических формаций в обществе.

И именно это стремление – беречь нартские традиции сегодня, стать матерью нарта в это время было сильнее любви Химсад к Татлюстенко. Именно это и побудило ее испытать князя, убедиться, что рядом с нею человек не ее эпохи.